Агенда Матери
Агенда Матери
Беседы Матери с Сатпремом
Агенда — это хроника Супраментального воздействия на Землю, — опыты Матери, рассказанные ученику, которого Мать назвала Сатпрем.
6000 страниц в 13 томах. История о 22 годах работы Матери, о ее проникновении в сознание тела и открытии «разума клеток», способного изменить природу тела и законы вида так же радикально, как появление однажды «мыслящего разума» трансформировало природу обезьяны.
К периоду после ухода Шри Ауробиндо (1950 год) и вплоть до 1957 года относятся лишь отрывочные заметки или редкие тексты, записанные по памяти. Вместе с «Беседами», которые Мать вела с учениками на Площадке для игр Ашрама (Playground), они остались единственными свидетельствами того времени. Некоторые «Беседы» приводятся здесь, поскольку они знаменуют этапы Супраментального Воздействия.
«Начиная с 1957 года, дважды в неделю Мать призывала нас (Сатпрема) в кабинет Павитры, самого старшего французского ученика, под предлогом какой-нибудь работы, и выслушивала вопросы. Она рассказывала о йоге, оккультизме, своих прошлых переживаниях в Тлемсене и во Франции, а также о настоящих опытах: объясняла мировые законы, игру сил, механику предыдущих жизней.
Мать сидела в кресле с высокой резной спинкой, поставив ноги на маленькую табуретку, а мы (Сатпрем) — покоренный, очарованный, непокорный и вечно неудовлетворенный, но все же сильно заинтригованный — у Ее ног, на немного выляневшем ковре. Сокровища мысли не записывались и пропадали вплоть до того дня, пока мы, пустившись на невероятные ухищрения, не смогли уговорить Мать смириться с присутствием магнитофона. Но и после этого Она заставляла вычеркивать или убирать из записей то, что казаось Ей слишком личным, — впрочем, несколько раз мы ослушались…
Лишь с 1958 года мы начали записывать на магнитофон беседы, составившие Агенду Матери.
К 1960 году Агенда станет самой собой и в таком виде будет расти в течение тринадцати последующих лет вплоть до мая 1973 года, заполнив тринадцать томов; однако обстановка, в которой проходили беседы, несколько изменится в 1962 году, после Великого Поворота в йоге Матери, когда Она, подобно Шри Ауробиндо в 1926 году, окончательно переместится в свою комнату наверху. С тех пор наши беседы протекали в этой похожей на корабельную каюту просторной комнате с золотистым шерстяным ковром. Мать сидела в кресле из розового дерева, повернувшись лицом к могиле Шри Ауробидо, словно сокращая тем самым расстояние, разделяющее два мира.
Так продолжалось до того момента, когда ученики закрыли перед нами дверь. Это произошло 19 мая 1973 года.»
Агенда Матери
Сатпрем
Публикации
«Мать — это самое удивительное из всего, что я знал и пережил. Она стала последней дверью, отворившейся после того, как все остальные двери привели в никуда. В течение девятнадцати лет открывала Она передо мной нехоженные тропы, ведущие к будущему Человека, или, быть может, к его подлинному началу. Сердце мое билось как будто впервые в жизни. Мать — это тайна Земли. Нет, Она не святая, не мистик и не йог; Она не принадлежит ни Востоку, ни Западу. Она не творит чудес; Она не гуру и не основательница новой религии. Мать — это первооткрыватель тайны Человека, лишенного всех подпорок цивилизации, религий, спиритуализмов и материализмов; всех идеологий Востока и Запада — Человека самого по себе, простого бьющегося сердца, взывающего к Истине Земли, простого тела, взывающего к Истине тела, как крик чайки взывает к ветру и открытому простору.
Именно об этой тайне, об этом открытии я и пытаюсь вам рассказать.
Ибо Мать — это волшебная сказка внутри клеток тела.
Что такое человеческая клетка?
Еще один концлагерь… биологический.
Или пропуск… куда?»
Сатпрем
8 июля 1980 года
Агенда Матери
Предисловие
Лишь превзойдя человечество, мы станем Человеком.
Шри Ауробиндо
Агенда… Однажды новый человеческий вид прочет этот сказочный документ как волнующую драму, сравнимую с той, что разыгралась при появлении первого человека среди животных орд безумного каменного века. С точки зрения обезьян, первый человек был опасен, он представлял собой угрозу существующему порядку, мерному течению обезьяньей жизни среди гигантских папоротников,— а главное, и сам еще не знал, что он человек. Он размышлял, что он такое. Новое состояние было странно и мучительно для него самого. Он даже утратил умение лазить по деревьям. А это так возмущает тех, кто продолжает лазить по деревьям в силу тысячелетней привычки. Вдруг это опасное заблуждение? Или, того хуже, заболевание позвоночника? Первому человеку на лесной опушке, видимо, потребовалось немало мужества. Даже эта лесная опушка уже не была такой безопасной, как раньше.
Первый человек — это бесконечные вопросы. Что я такое в этом мире? Где мой закон, в чем он? Ужасно… если закона больше нет. Математика бессильна. Астрология и биология не могут охватить все многообразие процессов. Микроскопическая точка на огромной опушке мира. А если это просто «умопомешательство»? А вокруг полно когтей, готовых разорвать это нелепое создание.
Первый человек — это великое одиночество. Дочеловеческий «разум» не мог потерпеть такое рядом. И стаи бывших сородичей подымали крик наподобие того, как кричат красные обезьяны в Гвианских сумерках.
Однажды темной ночью в Ойяпоке и мы оказались в положении первого человека. Сердце билось так, будто мы стояли у порога древнейшей тайны — было неожиданно ново ощущать себя человеком среди изломов диорита и скользящих под листвой красно-черных полосатых змей. Быть человеком оказалось еще большим чудом, чем полагают представители нашего древнего племени, опираясь на непогрешимые уравнения и незыблемые законы биологии. Первые люди представляли собой неопределенное «количество» особей, не подпадающих даже под самые ученые определения. Они передвигались иначе, чувствовали иначе. Между ними и плодами огромных деревьев, криками ара, водой, стекающей в озеро, существовала неразрывная связь. Они «понимали» совсем не так, как мы. «Понимать» означало растворяться во всем, становиться то ударом молнии, то убегающим детенышем игуаны. Оболочка мира была необъятна. Быть человеком, как выяснилось через миллион лет, непостижимым образом означало быть чем-то иным, чем человек, — это странная, неисчерпанная возможность, заключающая в себе многие другие возможности. Никаких условностей, все было подвижно и не имело границ, мы по привычке ощущали себя человеком, но по сути были совершенно незнакомым существом, а старые законы остались достоянием древних отсталых варваров. И после заката другие планеты появлялись на небе под крики ара, рождался другой ритм, непонятным образом входивший во всеобщий ритм единого мирового потока, а мы чувствовали такую легкость, будто тело не имело иной тяжести, кроме мысли, и звезды были рядом. Даже гудящие над головой самолеты казались искусственной забавой по сравнению со смеющимися сверху галактиками. Человек представал бесконечной возможностью. И великим открывателем Возможного. У этого хрупкого создания, в отличие от миллиона других видов, никогда и не было иной цели, кроме как открывать то, что выходит за рамки его вида, и искать способ изменить этот вид — подвижный и не подчиняющийся законам. Как обнаружилось миллион лет спустя, человека только предстояло создать. Он должен создавать себя сам, и все еще впереди. И тут, тут… новый воздух наполнил нашу грудь неугомонной легкостью. А вдруг мы — сказка? И что это за способ? Может, сама эта легкость и есть способ? Торжественное избавление от наших варварских торжеств. 06 этом размышляли мы в гуще старого леса, когда нам еще только предстояло сделать выбор между мифической золотой пылью и цивилизацией, при всей свой математичности несомненно испорченной и болезнетворной. Но в наших жилах бежала иная математика, еще не достроенное уравнение между данным огромным миром и крошечной точкой, которую переполняли ощущение легкости и предчувствия чего-то невероятного.
И тут-то мы и встретили Мать, — там, где осознавший себя антропоид соприкоснулся с «нечто», которое поманило его математикой золотых точек, и тем самым заставило это незавершенное создание пуститься в путь. Все было впереди, еще только предстояло найти то, что должно подарить покой и свободу не определенному пока виду. А если человек еще не создан окончательно? Если настоящий его вид неизвестен? Маленькая белая фигурка в двадцати тысячах километров от нас, одинокая и беззащитная перед ордой искателей духовности, понявшая, что вершиной вида является медитирующий йог, пыталась докопаться до сути человека, считающего себя повелителем небес и механики, и при этом, видимо, представляющего собой нечто совершенно отличное от собственных духовных и материальных достижений. Иной легкий воздух, не отягощенный ни давлением небес, ни грузом доисторических машин, наполнил эту грудь. Начиналась другая История. Неужели Материя и Дух наконец соединятся в «третьем ФИЗИОЛОГИЧЕСКОМ состоянии» заново открытого Человека, так долго боровшегося и искавшего природу собственного вида? Она была великой Возможностью у истоков человека. Мать — это наша сказка, ставшая явью. «Все возможно», — таковы были ее первые слова. Да, Она была окружена «ордой» искателей духовности, ибо пионеру нового вида приходится бороться с лучшим, что есть в старом виде: лучшее — это препятствие, ловушка, не дающая выбраться из старого разукрашенного болота. Про плохое понятно, что это плохо. А потом мы замечаем, что лучшее — лишь красивая личина плохого, тот же зверь, который, защищаясь, выпускает когти, прикрываясь святостью или электрическими игрушками. Мать хотела другого.
«Другое» представляло собой угрозу и было опасно и невыносимо для тех, кто принадлежал старому миру. История «ашрама» в Пондишери — это история древнего клана, яростно вцепившегося в свои «духовные» привилегии, подобно тому, как иные дорожили мускулами, сделавшими их царями над большими обезьянами. Броня святости и рассудительности дала человеку «логическому» неуязвимость при нападениях менее головастых собратьев. Вероятно, для нового вида главным препятствием является ум, как и мускулы орангутанга — для хрупкого непонятного существа, которое, будучи неспособным ловко карабкаться на дерево, в задумчивости усаживалось на опушке. Старый вид — сплошное морализаторство. Нет ничего более законопослушного, чем он. Мать искала путь к новому виду, невзирая на все добродетели, пороки и законы старого. Иное — оно и есть иное.
Февральским днем 1954 года, после лесов Гвианы и бесплодных странствий, мы приехали в Пондишери с таким ощущением, будто, постучавшись во все двери старого мира, дошли до абсолютного края, когда остается или перейти к чему-то новому, или всадить пулю в шкуру старой обезьяны. Первое, что нас потрясло, были воскурения, падающие ниц люди в белых одеждах, образы: Церковь, Сен-Сюльпис. Тем же вечером мы чуть не уехали опрометью первым же поездом в направлении Гималаев или куда глаза глядят. Рядом с Матерью мы оставались девятнадцать лет. Что удерживало нас? Не затем же мы выбрались из лесов Гвианы, чтобы удариться в религию и превратиться в святошу в белом. «Я пришла на землю не для того, чтобы основать ашрам, это слишком ничтожная задача»,- писала Она в 1934 году. Что же означал ашрам, претендующий на духовную монополию, и маленькая фигурка в белом среди толпы ревностных почитателей? Поистине, поклонение — наилучший способ погубить человека: оно тяжелым грузом ложится на предмет поклонения и, кроме того, дает некое право собственности на него. «Зачем вам поклоняться? — восклицала Она, — надо стать! Вы занимаетесь поклонением только потому, что вам лень становиться самим». Она хотела, чтобы ученики перешли в «иное», но им было легче поклоняться, оставаясь такими, какие они есть. Она обращалась к стене.
Мать была очень одинока в этом «ашраме», потихоньку заполнившемся учениками. Они приходили и говорили: «Это наш дом. Это «Ашрам». Мы «ученики»». Пондишери стал чем-то вроде Рима или Мекки. «Я не хочу никаких религий, хватит религий!» — восклицала Она. Мать боролась и сопротивлялась — неужели и Ей суждено покинуть эту землю в качестве новой святой или йога и быть погребенной под своей славой в титуле «продолжательницы» великой духовной линии? Когда мы заявились туда с ножом за пазухой и проклятьем на устах, Ей было семьдесят шесть лет. Она обожала бунт, а проклятья Ее не смущали. Нет, Она оказалась не «Матерью из Ашрама Пондишери». Кем же Она была?…Мы узнавали это постепенно, будто исследовали незнакомый лес, или, скорее, между нами шла борьба, постепенно переходившая с нашей стороны в любовь и раскаяние — это было прекрасно. Мать жила в нас, как приключение не на жизнь, а на смерть. Семь лет мы боролись с Ней. Это было увлекательно и отвратительно, в этом были сила и нежность; нам хотелось кричать и кусаться, убегать и неизменно возвращаться: «Нет, не возьмешь! Если ты думаешь, что я тут для того, чтобы поклоняться, ты очень ошибаешься!» Она смеялась. Она всегда смеялась. Мы были совершенно опьянены этим приключением, потому что, сбившись с дороги в лесу, пропадешь вместе со своей старой шкурой, тогда как тут заблудиться невозможно. Выход иной: СМЕНИТЬ шкуру. Или умереть. Да, перейти в иной вид. Или пополнить собой ряды почитателей, но это не входило в наши планы. «Наш враг — наше собственное представление о Божественном», — с лукавой улыбкой говорила Она. На протяжении по крайней мере семи лет мы боролись с собственными представлениями о Боге и «духовной жизни»: это было очень легко, поскольку «пример» был у нас перед глазами. Она не вмешивалась, Она даже раскрывала перед нами двери в разные райки и преисподние, поскольку одного не бывает без другого. Она же показала нам двери «освобождения», ставшего столь же дремотным, сколь и вечность, из которой невозможно выйти, поскольку это вечность. Мы чувствовали, что находимся в тупике: оставались лишь четыре квадратных метра кожи, последнее прибежище, но и из него нам хотелось выскочить вверх или вниз, через Гвиану или Гималаи. Она ожидала завершения очередного пируэта нашего сознания. Ее делом была Материя. Нам потребовалось семь лет, чтобы понять, что Она начала «там, где кончаются все остальные йоги», как за двадцать пять лет до того сказал Шри Ауробиндо. Нужно было пройти всеми путями Духа и Материи, или хотя бы многими земными тропами, чтобы открыть или просто осознать, что иное — действительно иное. Это не усовершенствованный Дух и не усовершенствованная Материя, а… «ничто» — до такой степени оно не похоже на все, что нам знакомо. Для гусеницы бабочка — ничто. Ее еще не видно, ей одинаково чужды как материя гусеницы, так и ее рай. В таком состоянии находились и мы: необратимое приключение. Пути назад не было: нужно было перейти на другую сторону. И вот на седьмой год, когда мы еще верили в освобождение и «Упанишады», лелея надежду на изменение жизни в лучшую сторону (а она оставалась ужасающе обыденной), и смотрели на Мать Ашрама как на некоего высшего духовного руководителя (не обращая внимания на Ее обезоруживающую и лукавую улыбку, как будто Она, втайне любя, издевалась над нами), однажды Она сказала нам: «У меня такое чувство, будто BCE пережитое, узнанное, сделанное, — все это полная иллюзия… Данное мне в духовном опыте открытие иллюзорности материальной жизни стало для меня счастливым и сказочно прекрасным. Это был один из самых прекрасных опытов в моей жизни, но теперь иллюзией оказывается целая духовная система, в которой мы жили! И даже большей иллюзией. А я не ребенок: я здесь уже сорок семь лет. Да, Ей было восемьдесят три года. В тот день наше «представление о Божественном» перестало быть нашим врагом, потому что Божественное рухнуло — и мы наконец-то познакомились с Матерью. Познакомились с той тайной, которая называется Мать, потому что и в девяносто пять лет Она оставалась тайной. Даже сегодня, Она с улыбкой поддразнивает нас из-за невидимой стены, наблюдая за тем, как мы плутаем в поисках разгадки. Она все еще улыбается. Но тайна так и не раскрыта.
Может быть, при сподвижничестве нескольких таких же бунтарей Агенда поможет нам разгадать эту тайну.
Где же место той «Матери Ашрама»? Да и где сам «Ашрам»- не как спиритуальный музей сопротивления новому? Ученики так и шествуют под флажком, бубня свой катехизис: они — собственники новой истины. Но новая истина смеется им в лицо и оставляет их ни с чем на дне пересохшего болота. Они воображают, что Шри Ауробиндо и Мать и сегодня, соответственно через двадцать семь и четыре года после своего ухода, продолжали бы говорить то же самое! Но тогда это были бы не Мать и Шри Ауробиндо, а ископаемые окаменелости. Истина не стоит на месте. Она с теми, кто дерзает, кто имеет смелость прежде всего разрушать и разоблачать иллюзии, искать ДЕЙСТВИТЕЛЬНО новые пути. «Новое» — это мучения, страхи, оно не похоже ни на что известное! Незавоеванную страну нельзя поднять на знамя — в том-то и чудо, что этой страны еще не существует: нужно ДАТЬ ЕЙ ЖИЗНЬ. Приключение не закончено: его только предстоит пережить. Истину не поймать в ловушку, не приручить и не сделать «духовной собственностью»: ее нужно открывать. Мы находимся в «нигде», которое нужно превратить в «где-то». Мы идем на поиски нового вида. Новый вид по определению противоположен старому и не подходит под хорошо знакомые знамена. Ни духовные вершины, ни пропасти старого мира, представляющие известный соблазн для тех, кому приелись вершины, не имеют ничего общего с новым — это одно и то же, черное и белое, изученное сверху донизу. Нужно ИНОЕ.
«Есть ли сознание в твоих клетках? — спрашивала Она вскоре после небольшой операции по разрушению духовных иллюзий.- Нет? Найди сознание в своих клетках, и ты увидишь результат НА ЗЕМЛЕ». Найти сознание в клетках?… Это посложнее, чем пройти Марони с мачете в руках, потому что сквозь деревья и лианы все- таки можно прорубиться с ножом, а отделить от себя «бабушку с дедушкой» вкупе со всем набором атавизмов, не говоря уже о животных, растительных и минеральных пластах, под которыми погребена маленькая чистая клетка, и о многотысячелетней генетической программе, не так просто. «Бабушки с дедушками» прорастают, как пырей, а с ними — старые привычки испытывать голод, страх, болезни, опасаться худшего и желать лучшего — и это еще не самые плохие из наших смертных привычек. Выкорчевать их совсем не так легко, а новое обрести не так просто, как «небесное» освобождение, сулящее душе покой, а телу — все то же разложение. Она пришла, чтобы изменить этот порядок. Она была пионером эволюции, которому суждено было нанести новый удар по старой, рутинной привычке существовать, как свойственно человеку. Она не любила рутины, Она была исключительной авантюристкой — первопроходцем Земли. Она боролась за великую Возможность человека, забрезжившую еще на первой лесной опушке и которую, как вообразил человек, он ныне осуществил с помощью неких машин. Она боролась за новую Материю, свободную от обязательной привычки воспроизводить все того же человека, бесконечно повторяющего себя с небольшими улучшениями в виде навыка трансплантации органов и денежного обращения. По сути, Ее задачей было открыть то, что является следующей ступенью после материализма и спиритуализма, этих близнецов. Ведь крах Материализма на западе обусловлен той же причиной, что и кризис Спиритуализма на востоке: настало время нового вида. Человеку пора стряхнуть с себя наваждение и богов, и демонов. Новая Материя — да, новый Дух — да, потому что нам еще не знакомо ни то, ни другое. И научному, и духовному знанию пришла пора в конце концов открыть, что такое НАСТОЯЩАЯ Материя, потому что именно в ней заключен еще неведомый нам Дух. Рушатся все «измы» старого вида: «Подходит к концу эпоха Капитализма и его дел. Но и время Коммунизма не вечно… » Теперь маленькая чистая клеточка БУДЕТ СИЛЬНЕЕ ВЛИЯТЬ НА РАЗВИТИЕ ЗЕМЛИ, чем все политические, научные или духовные панацеи.
История Агенды и есть это чудесное открытие. Как произойдет этот переход? Как вступим мы на путь нового вида?… Что будет, когда мы вдруг окажемся по ту сторону тысячелетних привычек — которые и есть не что иное, как привычки! — привычка считать себя человеком во времени и в пространстве, привычка к болезням — «научная» и медицинская геометрия неумолима; с другой стороны… ничего даже близко похожего! Иллюзия, фантастическая медицинская, научная и генетическая иллюзия… На самом деле, смерти не существует, времени не существует, болезней не существует, так же как и понятий «далеко» и «близко» — иной способ существования В ТЕЛЕ. Столько миллионов лет мы прожили с этими привычками, приведя наше мышление в соответствие с миром и Материей. Долой законы! Материя СВОБОДНА. Она способна создать ящерицу белку, попугая — сколько она создала этих попугаев! Теперь будет нечто ИНОЕ… если мы захотим.
Мать — это история свободной Земли. Свободной от научных и духовных попугаев. Свободной от мелких ашрамов — нет ничего более живучего, чем эти попугаи.
День за днем в течение семнадцати лет Она делилась с нами историей своего невозможного странствия. Ах, как теперь понятно, почему Ей понадобился такой бунтарь и еретик! Она хотела передать нам свое невозможное путешествие в «ничто». И как понятно теперь ее бесконечное терпение по отношению к нашим выходкам, которые на самом деле являлись не чем иным, как протестом старого вида против себя самого. «Бунтовать нужно не против британского правительства, а против всей материальной Природы!» — пятьюдесятью годами раньше восклицал Шри Ауробиндо. Она выслушивала наши жалобы, наблюдала, как мы уходили и возвращались; с нас было достаточно, и мы хотели еще. Это было адом и чудом, невозможностью и единственной возможностью в этом старом душном мире. Это было единственное место спасения из опутанного колючей проволокой механизированного мира, где Гонконг так похож на марионетку на перегруженной воздушной повозке. Новый вид остался последним прибежищем свободы в общей тюрьме. Это последняя надежда Земли. Как мы вслушивались в Ее тихий голос, словно доносящийся издалека, в ее слова, которые, проходя сквозь пространство и буйные ментальные заросли, просачивались и падали, как капли кристально чистой воды, — слова, которые помогают увидеть. Мы слушали будущее, мы соприкасались с новым миром. Это было непонятно и наполнено иным пониманием. Не в силах никак ухватить это, мы в то же время имели дело с очевидной вещью. «Новый вид» был совершенно новым, но при этом отдавался внутри абсолютным узнаванием, как будто именно ЭТО мы и искали на протяжении стольких веков, именно ЭТО постигали во всех озарениях, в Фивах и в Элевсите, как и повсюду, где только ни страдали в человеческой шкуре. Со временем Ее голос становился все слабее, дыхание прерывалось, как будто ради встречи с нами Ей приходилось преодолевать все большее и большее расстояние. Она была так одинока в своих попытках разрушить стены старой тюрьмы. Вокруг было слишком много когтей.
О! Как бы мы поспешили отвязаться от всей этой рухляди, чтобы последовать вместе с Ней в будущее мира. Она была такал маленькая, сгорбившаяся будто под тяжестью «духовного» груза, навьюченного ей на спину всеми окружающими представителями старого вида. Нет, в это они не верили. По их мнению, Ей было девяносто пять лет и много дней. Можно ли в одиночку перейти в новый вид? А ученики уже начинали возмущаться, им мешал невыносимый Луч, в свете которого так ясно проступали их грязные истории. Ашрам вокруг Нее постепенно смыкался стеной. Старому миру нужна была новая позолоченная и не доставляющая хлопот Церковь. Нет, СТАНОВИТЬСЯ не хотел никто. Поклоняться было гораздо проще. А потом вас торжественно похоронят, и дело сделано: вы больше не двигаетесь, и можно сделать несколько фотографических снимков на память о славных временах. Но они заблуждаются. Дело будет сделано без них. Новый вид бросится им в глаза — он уже готов возникнуть перед носом старого мира, невзирая на все его черно-белые «измы», он прорвется сквозь все поры закосневшей, уставшей от искусственных небес и варварской механики Земли. Пришло время ПОДЛИННОЙ Земли. Пришло время ПОДЛИННОГО человека. Все мы идем к этому — знать бы только дорогу.
Эта Агенда — даже еще не путь: это маленькая легкая вибрация, которая может застать вас на любом повороте — и все, вы уже ВНУТРИ нее. «Иной мир в мире», как говорила Она. Нужно подхватить маленькую легкую вибрацию и пуститься с ней в путь в ничто, предстающее как единственная сущность среди великого разрушения. В начале всех, тогда еще не ОТВЕРДЕВШИХ, вещей, пока еще не возникло привычки к воспроизведению пеликана, кенгуру, высшей обезьяны, биолога двадцатого столетия, существовало лишь тихое, сладкое, головокружительное биение, стучавшееся радостью великого мирового странствия; это была крошечная искра, которую невозможно заключить в какие-то пределы и которая продолжала пульсировать от вида к виду, словно нигде не находя того, что нужно, и двигаясь все дальше и дальше: словно необходимо было стать несмотря ни на что, выиграть раз и навсегда самую важную в мире игру; это было непонятно что, заставлявшее человека замереть в задумчивости посреди опушки; нечто неизвестное, что билось и дышало во всех шкурах, в каких только оказывалось, это и был наш глубинный воздух и наше легкое дыхание, воздух пока не существующего будущего. Нужно только подхватить это легкое дыхание, заразиться этой тихой пульсацией. И тогда вдруг у нас начнет неизлечимо кружиться голова прямо посреди нашей бетонной площадки, наши глаза обратятся к новому миру, и все переменится, все наполнится смыслом и жизнью, как будто мы вообще не жили до этой минуты. Это будет означать, что мы ухватились за великую Возможность, встали на путь без пути и бежим вместе с маленькой ящерицей, пеликаном и человеком навстречу совершенно новому миру, отбросившему старую шкуру и старые привычки. Мы начинаем видеть по-новому и чувствовать по-новому. Мы отворили двери, ведущие к новой неведомой опушке. Достаточно лишь подхватить вибрацию, которая вас понесет. И тогда становится понятно, как, с помощью какого механизма может измениться все: это очень простой и совершенно волшебный, ни на что не похожий механизм. Мы осознаем чудо маленькой чистой клетки, осознаем, что немного радости довольно для того, чтобы весь мир перевернулся. Мы жили в аквариуме мысли, мы умирали по старой привычке в закупоренном сосуде. И вдруг все меняется. Земля свободна! Кто хочет свободы?
Она начинается с маленькой клеточки.
Маленькой чистой клеточки.
Мать — это радость свободы.
Доброй Агенды!
Сатпрем
Нанданам, Реет House
19 августа 1977 г.
Материалы взяты с сайтов
integralyoga.ru и www.aurobindo.ru
